Совершить коитус с грязной цыганкой на глазах у людей или пригвоздить себя всем самым острым из магазина «всё для сада», нарисовать детородный орган посреди большого города или устроить пляски в храмах – все это беспощадный русский акционизм. Можно ли назвать это , вопрос спорный. Мои товарищи – артист оперетты и преподаватель скрипки в консерватории – как-то пожурили меня за неловкое приравнивание акционизма к искусству.

А вот другой товарищ-режиссер с пеной у растрескавшегося рта утверждал, что это лучшее из искусств, поскольку самовыражение художника не может поддаваться оценочным рамкам обывательской массы. Проще говоря, «вы ничего не понимаете, это искусство». Но какое? Остросоциальное и политическое? Или самовыражение нельзя вместить и в эти рамки? Но ведь акционисты сами не скрывают, что это протест.

Просто недавняя акция ставшего легендарным художника Павленского не может именоваться иначе, кроме как «героическим безумием»? Что это: политически мотивированный художественный жест или вылазка «городского партизана» – об этом будут спорить ещё долго. Стоила ли игра свеч – на этот вопрос ответит сам Павленский, отвесивший звонкую пощёчину, пожалуй, самой могущественной организации страны. Понять художника сложно, а его слова сразу после задержания: «Я думаю, что этот поступок надо рассматривать как жест в лицо терроризму. Я так борюсь с террором», – можно трактовать как угодно. Поэтому вместо разбора деяний предлагаю тебе погрузиться в безумную, полную идиотизма, странностей и нагих тел историю акционизма земли русской.

Павленский, какой он есть

Россия десятых – это «Война», и Павленский. Четвертого имени в списке нет, но и три – немало. В три раза больше, чем одно, и в бесконечное число раз – чем ноль.
– Олег Кашин –

Если группировку «Война» и «пусек» мы вспомним добрым словом в следующий раз, то Павленского грех не упомянуть сейчас. Выдающаяся личность, что ни говори. Человек, чьи яйца в прямом смысле стальные. Самый знаменитый «художник» России до поджога двери ФСБ прославился следующими акциями:
«Шов» – 23 июля 2012 года художник с зашитым суровой ниткой ртом в течение полутора часов стоял в пикете у Казанского собора, держа в руках плакат с надписью: «Акция Pussy Riot была переигрыванием знаменитой акции Иисуса Христа». На вопросы: «Саша, какого чёрта!?» – он ответил:

Зашивая себе рот на фоне Казанского собора, я хотел показать положение современного художника в России: запрет на гласность. Мне претит запуганность общества, массовая паранойя, проявления которой я вижу повсюду.

Затем была «Туша». Странный общественный протест против подавления гражданской активности, запугивания населения, растущего числа политзаключённых, законов об НКО, законов 18+, цензорских законов, активности Роскомнадзора, закона о пропаганде гомосексуализма. Павленский, а вместе с ним и миллионы ноунеймов до хрипоты готовы были доказывать, что это законы не против криминала, а против людей. В итоге на фоне петербургского Заксобрания он оказался завернутым в многослойный кокон из колючей проволоки. Бедным полицейским пришлось разрезать её садовыми ножницами, чтобы достать молчащего и обездвиженного Павленского. Прыткий ум заметит аллегорию, что из колючей проволоки художник попал в колючие лапы органов.

А потом была легендарная «Фиксация». Безмолвный художник на ледяной ноябрьской брусчатке прибил мошонку к вековым камням. В заявлении виновник торжества написал: «Голый художник, смотрящий на свои прибитые к кремлёвской брусчатке яйца, – метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества».

Сидение нагишом на заборе института психиатрии им. Сербского в Москве и отрезание мочки уха в протест об использовании психиатрии в политических целях кажется уже вторичным, после Ван Гога.
Возникают вопросы: был ли другой способ показать свой протест, и как он не околел, холодно ведь, а он всегда голый. Но если второй можно объяснить мужеством, то первый лишь видением художника и расстройством ума.
Самое интересное, что сам художник акционизм к искусству не причисляет:

Я вообще не считаю, что акционизм имеет прямое отношение к современному искусству. Современное искусство противопоставляет себя искусству традиционному, классическому. Акционизм же не может быть клас­сическим или современным. Диоген мастурбировал на площади - Бренер тоже мастурбировал. Если верить христианской мифологии, Иисуса прибивали к кресту – вот и Мавроматти прибивал себя к кресту. Эти жесты вневременные… любое искусство в принципе политично, потому что художник отдает себе отчет, в каком режиме он живет и что в этой связи ему делать или не делать. А акционизм, то есть политическое искусство, подразумевает, что человек осознанно начинает работать с инструментами власти. А цель искусства – это освободительные практики, борьба за воплощение свободной мысли.

Разумеется, слово «герой» в контексте содеянного кажется слишком громким даже для радикальной оппозиции. Это просто явление. Весьма специфичное и смелое. Но если бы Павленский не попросил изменить статью обвинения с вандализма на терроризм, то в его акциях был бы смысл, а позерства хватает и в обычной жизни.

И те, и «Э.Т.И»

Я думаю, это очень хорошо, что существует такой вид современного искусства, как акционизм. И хорошо, что он вызывает отторжение у широких слоев населения, потому что вообще задача авангарда и современного искусства заключается в том, чтобы не быть прозрачным. В этом мире тотальных скоростей, абсолютной прозрачности и бесконечной болтовни должен быть какой-то «хардкор», стержень. Вот современное искусство и есть этот стержень, и он не каждому по зубам. И так и должно быть. И дальше надо еще больше градус поднимать.
– Анатолий Осмоловский –

До всяких Pussy Riot, НБП и прочей прелести русского протеста в конце 80-х существовала вполне яркая группировка с характерным названием «Э.Т.И.». По словам Осмоловского, движение было придумано, скорее, как модель молодёжной субкультуры. Название было выбрано из обыденной речи, хотя оно и расшифровывалось как «Экспроприация Территории Искусства». Славилось оно прежде всего своими героями. Осмоловский до сих пор считается одним из виднейших российских художников и лидером Московского Акционизма. Кроме всего прочего, он снялся в роли капитана, павшего жертвой насилия Владимира Епифанцева, оплодотворившего рот и прочитавшего незабвенную лекцию про Пёрл-Харбор с элементами танца «яблочко» в . Мавроматти был продюсером этого фильма, и отметился своими собственными акциями.
Дмитрий Пименов, который пытался посетить мавзолей в рыцарских доспехах, а вместо этого посетил дурдом.

Самая яркая их акция произошла в далёком и переломном 1991 году. Телами участников на «священной брусчатке» Красной Площади было выложено то самое слово из трёх букв на букву икс, которое вовсе не «хер» и не «хой». 14 тел, ходили слухи, что чертой над буквой «Й» был сам Шендерович, но Осмоловский это отверг.
Казалось бы, ну что тут такого, в инстаграмах школьников встречаются вещи и похуже. Но дело в том, что это всё ещё был Советский Союз, и что самое кощунственное для любого верного заветам Ильича, акция проводилась в канун дня рождения Ленина и была интерпретирована как посягательство на его память.
Хотя формально акция была приурочена к вышедшему незадолго закону о нравственности, где было, в том числе, запрещено ругаться матом в общественных местах.
Осмоловский утверждает, что идея акции (кроме ее очевидного протестного смысла) состояла в совмещении двух противоположных по статусу знаков: Красной Площади как высшей иерархической географической точки на территории СССР и самого запрещенного маргинального слова.
Что касается протестного смысла, то это был протест против повышения цен и практически физической невозможности существовать и работать.
Помимо заслуженных лучей славы, Э.Т.И. получили обвинение по статье 206 часть 2 «Злостное хулиганство, отличающиеся по своему содержанию исключительным цинизмом или особой дерзостью». Звучит, как монолог из фильма в «гоблинском» переводе.

Кресты Мавроматти

Выходец из тех, которые «Э.Т.И.», изящный грек акционизма Олег Мавроматти в начале 2000-х довел до белого каления нравственных блюстителей из Прокуратуры, которые обвинили его в разжигании межнациональной и межрелигиозной розни. С тех пор Олег Юрьевич живёт в Нью-Йорке и рассказывает крайне интересные вещи в своей неповторимой гнусавой манере (например, какими веществами он баловался в 80-х) на своём канале на YouTube.
Чем же так вывел из себя этот интеллигентный, хотя и не без странностей молодой человек? Не созданием фильма «Выблядки», в котором детородный орган протыкал икону и сношали младенца, а акцией «Не верь глазам». Провел в месте, особенном для такой акции – на территории Института культурологии Минкульта РФ. Сначала его привязали к кресту из досок, после чего ассистенты прибили его руки стомиллиметровыми гвоздями. На обнажённой спине Мавроматти бритвой были вырезаны слова: «Я НЕ СЫН БОГА». В отличие от Иисуса Христа, Мавроматти мук не выдержал, и после часов кряхтения и страданий был снят с креста.
Журналистам Мавроматти пояснил:

Я не знаю ни одного артиста в мировом кинематографе, который бы натурально сыграл боль. Эта сцена символизирует настоящее страдание, настоящую жертву, на которых давно спекулирует искусство.

Потом, когда органы начали предъявлять ему обвинения и конфисковали его материалы, он уехал на родину жены – в Болгарию. Кстати, его жена – тоже акционист, ратующий за права женщин. Авторству Россы, между прочим, принадлежит акция «Последний клапан». Предрекая свободное от гендерных ограничений общество, она зашила себе вагину. Вот такая приятная женщина.
В эмиграции Мавроматти остался верен себе: то венозной кровью перепишет Конституцию РФ, то предложит людям, согласным с тем, что художник заслуживает уголовного преследования, бить его током в онлайн-режиме. А недавно он смонтировал все видео «православного гея, патриота, твоего друга и товарища Астахова Сергия» в один целый фильм «Дуракам тут не место», за который получил множество призов. Любят в Европе русских дурачков.
Кстати, бичевания во имя протеста – акт давно забытый. Одна безумная сербка Марина Абрамович (ударение на второй слог, и это важно) без конца бичевала себя перед народом. В ходе перформанса «Губы Томаса» (1975) Абрамович съела килограмм меда и выпила литр красного вина, разбила бокал рукой, вырезала бритвой на своем животе пятиконечную коммунистическую звезду, исхлестала себя кнутом, а затем легла на кусок льда в виде креста, направив себе в живот обогреватель.

Акционизм логично развивается в суровых реалиях XXI века, делая то же самое, чем занимается всякое недоступное простому мозгу : пытается преодолеть форму и цвет, само представление о художественной технике, искусство перешло к табуированной тематике, а значит к телу. Логично, что следующий шаг – преодоление самого тела. Только вот органы власти не видят в этом продолжение традиций шутовства, а видят лишь угрозу и прямые призывы.
Нам (кроме Димы Энтео, Германа Стерлигова и доброй половины российского правительства) понятно, какую пользу приносят, к примеру, ученые, отстаивающие новые радикальные гипотезы, или предприниматели-инноваторы, рискующие капиталом ради смутных перспектив. Политические активисты или художники-акционисты тоже имеют свою функцию – ставить под сомнение сложившийся порядок и магическую власть авторитетов.
Вот только чего стоят эти акции, если у большинства они вызывают отторжение? С этим разберёмся в следующей части.

Когда появился акционизм и что это такое? Почему художники-акционисты стремятся оставить след в истории и что означают их следы в Московском Музее Современного Искусства? Анастасия Барышникова поговорила с куратором выставок «Право на жизнь» Андрея Кузькина и «Протезы и замещения» группы «МишМаш» Натальей Тамручи.

Наташа Тамручи

Андрей Кузькин

Миша и Маша

Что такое акционизм?

Можно набрать этот вопрос в Google, там будет миллион определений. Акционизм — это, прежде всего, символическое действие, вырванное из повседневного контекста. При этом это не театральное изображение. У акции обычно есть сценарий, однако она сохраняет элемент непредсказуемости, ведь это всегда делается впервые, это некий опыт, который всегда связан с психологическими рисками. Это искусственно созданная ситуация, имеющая какой-то смысл для действующего лица, то есть художника, она проживается им, это его длящийся во времени уникальный опыт проживания ситуации.

— Многие воспринимают акционизм в первую очередь как протест. Насколько это верное восприятие?

— Это неправильно. Есть протестные акции, а есть не протестные. Это, как есть протестная поэзия, а есть лирическая. Акционизм ничем не отличается от других видов искусства в этом отношении. Человек создает это произведение из самого себя, является некой «скрипкой». Это может быть и углубленная, экзистенциальная акция, может быть и политическая, протестная.

Художники, занятые политическим искусством, пользуются акционизмом, потому что это мгновенный, действенный язык, он может быть публичным. Павленский, например, очень хорошо владеет этим языком, со своими очень яркими и впечатляющими акциями. Понятно, почему он это делает: политический протест также находится в контексте заурядной человеческой жизни, и эти события, как бы их тяжело ни переживали, все равно тоже стираются из памяти.

Конечно, баррикады у Белого дома забыть трудно, но какие-то протесты 2011, 2012 года уже начинают смываться, а протестные акции Павленского — навсегда, это свойство произведения искусства: его нельзя забыть. Этот язык очень эффективен, но это не значит, что он существует только для протеста. Это всего лишь язык! Ведь на русском языке, например, мы можем и ругаться, и петь песни, и признаваться в любви.

Язык акционизма эффективен и существует не только для протеста

— Говорят, что акционизм в России начался с акции Осмоловского на Красной площади в 1991 году и поэтому носит ярко выраженный политический характер.

Это неправда. Уже в 1970-е годы было несколько групп художников, которые занимались по преимуществу акциями: группа «Гнездо», группа «Коллективные действия». Просто люди, которые так говорят, не знают своей истории и культуры. Кроме того, не надо забывать про акционизм 1910−1920 годов, про Маяковского, Бурлюков, Мариенгофа, про праздничные шествия в первые годовщины революции, срежессированные и оформленные левыми художниками.

Акция Осмоловского

— Когда зародился акционизм?

Если мы будем так глубоко копать в историю акционизма, то можем докопать до античности. Нет, серьезно! Поджог Рима — разве это не акция?

Это явление существовало всегда, поэтому нельзя сказать, что акционизм родился в конкретное время. Мистерии раннего Ренессанса тоже можно считать акционизмом. Он может принимать совершенно разные формы. Акционизм родился раньше, чем театр, если уж на то пошло, он предшествовал театру.

В некотором роде, все, что неповторимо и происходит один раз вне повседневного контекста, можно рассматривать как акционизм. Например, есть ритуальная церковная служба, а есть обыденная жизнь. Средневековый человек, таким образом, жил одновременно в двух временах: была обычная жизнь, которая как-то ритмизировалась временами года, потом с появлением часов — часами и минутами. И также он жил в вечности, когда, попадая в храм, он оказывался во времени, которое не имело начала и конца. Там бесконечно повторялась вся история Христа: его праздники, рождение и крещение. Вечность или сакральное время не отделено непроницаемой стеной от времени текущего, повседневного.

В храме он находился одновременно в одном пространстве со всеми усопшими, со всеми святыми, которые, как и он, присоединялись к хору славящих бога. Вечность была уже здесь, и человек с ней соприкасался в храме. Но когда мистерии стали принимать формы шествия, выливаясь на улицы города, они покидали сакральное пространство, в котором застыла вечность, но при этом совершенно не вписывались в будничный распорядок жизни, в обыденное времяисчисление, — это было символическое действие, проходящее в реальном пространстве, то есть, акция.

Акционизм предшествовал театру

О выставках «Право на жизнь» и «Протезы и замещения»

Обе выставки основаны на акционистской практике Андрея Кузькина и «Мишмаш», причем эта практика у них протекала параллельно и совместно: «МишМаш» участвовали в акциях Андрея Кузькина, Андрей Кузькин — в акциях «МишМаш».

Некоторые предметы, попавшие на стену в зале «МишМаш», были принесены Кузькиным, «МишМаш» находили какие-то предметы на акциях Кузькина, все это отражено в их текстах. Там есть и Машины, и Мишины тексты, и реакция Кузькина на какие-то события, его впечатления. Есть акция «С завязанными глазами» и текст о ней. Тут тоже очень трудно сказать, кому принадлежит авторство, но это результат очень плодотворного совместного творчества. Все эти тексты зритель может сорвать и унести с собой.

Конечно, у Кузькина больше акций. Это ретроспективная выставка, на которой он умудрился собрать почти все, что сделал за 7 лет, в то время как у Миши и Маши выставка затрагивает творчество лишь последних нескольких лет.

Так или иначе, обе выставки — о том, что остается от события после того, как оно завершилось. У «МишМаш» и Кузькина отношение к этому заметно отличается. Маша с Мишей не хотят и даже не пытаются сохранить атмосферу события в его первозданном виде. Событие у них — это какой-то миг, который прошел, и от него остались воспоминания. Художники работают как раз с этими воспоминаниями, поэтому тут такое обилие предметов, в которых воспоминания консервируются.

Предметы — это всегда «агенты» какого-то события, материализованная память. Здесь представлены даже не предметы, которые участвовали в событиях, а их слепки, фактически обыгрывается память как таковая. Гипсовый слепок — это отсылка к античности, которая является воплощением культурного прошлого, материализованной культурной памяти. Кроме того, это след. И если предмет является следом, то слепок с него является следом следа.

Сами эти предметы как бы зависают над смысловой абстракцией и классической выразительностью, потому что эти авторы не могут игнорировать форму, они работают с пластикой. Мысль «МишМаш» заключается в том, что вот эти «опредмеченные» следы отрываются от события, самостоятельно порождают какие-то ассоциации у посторонних людей. Как отколовшийся кусок звезды, который улетел и стал самостоятельной кометой. Они представляют автономное эстетическое явление и теперь могут сами устанавливать какие-то связи, коннотации без всякой сноски, отсылки к колыбельному событию.

Протезы

Замещения

— И тем не менее: стоит ли зрителю узнавать контекст, чтобы лучше понимать смысл, который сами авторы вкладывают в этот след?

Получается, что это вовсе не обязательно. Событие породило новые предметы и формы, и после этого исчезло: его здесь нет. Зато есть тексты, порожденные этим событием, которые являются откликом на него или предшествуют ему, и они тоже начинают вести какую-то свою политику.

Тексты в зале неслучайно повешены напротив предметов, они связаны с этими предметами, которые могут фигурировать в текстах, то есть у них есть внутренние связи. И вместе с тем тексты могут взаимодействовать друг с другом и вызывать у зрителя, который не знаком с бэкграундом, какие-то свои ассоциации. Получается абсолютная свобода смыслов, которые могут парить в абсолютно любом направлении, и зритель оказывается на перекрестье этих ссылок, связей, может сам вызывать какие-то новые смыслы, потому что у него тоже возникают какие-то реакции. Зритель может сам стать событием посредством его личного жизненного опыта.

— Мы начали с того, в чем принципиальное отличие между Кузькиным и «МишМаш». Я заметила, что Кузькин в записи своих акций очень любит проговаривать последовательность происходящих действий…

Эта выставка так или иначе посвящена тому, что эти акции оставляют после себя, то есть она не зрелищна, не для созерцания каких-то предметов, она для погружения. Особенно это важно для Кузькина, потому что, в отличие от «МишМаш», которые считают, что событие уже закончено, для Кузькина событие продолжается, он не порывает с ним связь. Он пишет об этих акциях совершенно не создавая никакой дистанции, это не аналитика, это исключительно переживания ситуации, которую сам художник себе создает.

Выставка посвящена тому, что акции оставляют после себя

— Получается, что эта выставка — некое объединение двух «логик»?

Можно и так сказать. Они много акций делали вместе, было много совместных переживаний, но это разные художники. У них разные выводы, разные приоритеты, разные цели, но при этом они очень близки. Их общение для обоих было очень плодотворным.

Для Маши очень важно, чтобы в ее акциях участвовало много народа, ее друзья, она хочет, чтобы эти действия были коллективными, она не индивидуалист, в отличие от Кузькина. Хотя Кузькин тоже очень ценит своих друзей.

Очень важно, что большинство акций Кузькина — не публичные. В основном, у него очень закрытые акции, и то, что они сейчас вышли в публичное пространство, позволяет нам заглянуть в творческую кухню, ведь это делалось совершенно не для постороннего наблюдателя. Кузькин даже не хотел пускать к себе на акции человека с хорошей камерой, просто потому, что не хотел видеть на акциях чужого человека. Подавляющее большинство его акций снимала Юлия Овчинникова (заведующая аудио-видео сектором в Медиатеке ГЦСИ) или его друзья. С ними он может быть раскрепощен, нет социальной игры, притворства.

— Насколько было тяжело выставить такие интимные акции на публичное обозрение?

Они рождались как совершенно искренняя, естественная вещь, это — экзистенциальный опыт, очень трудно сделать его публичным. Кузькин начал работать в конце 2007 года, и в 2008 сделал сразу несколько сильных вещей. Одна из первых его акций — «Пространственно-временной континуум», где он 5,5 часов чертил карандашом линию на десятиметровой стене, не отрывая руки. Временами он садился, что-то вспоминал, бормотал, а потом, видя свой график, мог вспомнить, о чем он думал два шага назад. А ведь на самом деле эти мысли были два часа назад. Кузькин придумал особую форму документации своих акций. Он пишет «один человек…».

Очень важно, что большинство акций Кузькина — не публичные

Один человек

— Сразу вопрос: почему «один человек», а не «я»?

Потому что это связано с переживанием себя, Кузькина, как одного из ряда людей. У него как будто длинный объектив, и фокус все время перемещается с личной жизни на общечеловеческую ситуацию, связанную с вечностью, с какой-то тотальной историей.

Человечество прошло огромный путь, и сколько людей существовало, и сколько еще будет существовать? Они приходят, живут и исчезают. Кузькина очень волнует, каким образом конкретный человек — один из этого неисчислимого множества — может оставить после себя след. Как он может обозначить присутствие в этой жизни? Его это интересует с точки зрения собственной «миссии»: он бы не хотел растаять, исчезнуть без следа, поэтому он занимается искусством. Иначе ты просто живешь и умираешь. Он так не хочет, его это пугает, потому что если ты исчез, не оставив следов, то зачем ты появлялся? Его волнует эта хрупкость, уникальность и растворимость человеческой жизни.

Весь проект построен таким образом, чтобы он, Кузькин, один из миллиардов человек, смог запечатлеть свои следы в этом мире, засвидетельствовал свое присутствие в жизни. И он свидетельствует: все время что-то делает, вот уже 70 акций, которые вместились в эту выставку — это даже не все его работы, но это достаточно много, чтобы говорить о том, что Кузькин делает это постоянно, потому что это способ зафиксировать свое присутствие в жизни, потому что обыденные действия стираются и завтрашний день поглощает вчерашний: завтра уже будет не важно, во сколько ты сегодня встал и что ел на завтрак — эти события имеют минутный смысл.

Другое дело акция — она сохраняет своей смысл, ее уже не выкинешь из жизни. Это событие уже не боится разрушительного действия времени, оно уже зафиксировано, опубликовано, по его поводу есть видео. Оно выключено из обыденных связей, — значит, его уже нельзя стереть. Акции выпадают из цепочки обыденных событий, у них другая логика, другая связь между участниками, между действием и человеком.

— Можно ли сказать, что каждый раз Кузькин становится центром события?

Нет, это совершенно не обязательно. Но он автор. Вы спрашиваете, не является ли Кузькин центром событий? Нет, он скорее является материалом. Все эти акции — это опыт на самом себе. Он действительно в них участвует, но является не целью, а скорее средством, инструментом для выяснения каких-то смыслов.

Вообще для него очень важна связь с прошлым, связь с предками, семейная преемственность, потому что она позволяет ему опереться на что-то, это некое «опредмечивание» времени.

Кузькин является центром событий в своих акциях

Не надо понимать меня буквально, что Кузькин делает свои акции, чтобы прославиться: ни в коем случае. Тем более, что он делает акции как анонимный человек, вставляя себя в бесконечный ряд людей, как бы говоря: «я всего лишь человек, всего лишь один из». Это очень для него важно, он все время апеллирует к общему основанию, общему роду. Вот хлеб для него тоже…

— Первичная материя?

Ну да, некая конституциональная материя. Хлеб, который связан с землей, человеческим трудом, потом. У него есть акция, где он с зэками лепит скульптурки из хлебного мякиша. В другой своей работе — инсталляции «Герои левитации» — он сделал огромных людей из хлеба (4 метровой высоты), таких простодушных, беззащитных, и на этом он не остановился: разделся и залез в гамак в зале, как бы говоря: «я один из них». Это работа, которую он посвятил работягам, их тяжелой жизни, близости к простым основам жизни. Кузькин очень демократичен.

Человек из хлеба

Вот железный куб, в котором он кричал, шептал, ходил. Это был внутренний монолог, посвященный потере связи между внутренним человеком и внешним окружением, о невозможности быть услышанным, о тщетности всяких усилий. Опять же о том, зачем живешь, и что будет, когда ты будешь заканчивать эту свою жизнь.

И Кузькин уже несколько раз ее заканчивал: он занимался… сублимацией суицида, скажем так. Он поставил на могиле своего отца табличку со своим именем и датой, как если бы он умер. На самом деле, он ждал, что умрет, когда его возраст сравнялся с возрастом отца, и поэтому очень торопился. Он еще в детстве постиг, что человек может умереть внезапно, и он все время живет, договариваясь со смертью, он не заглядывая дальше указанной на могиле даты. Он все время примеряет на себя смерть в той или иной форме. Не знаю, будет ли он делать это впредь…

В акции «Все, что есть — все мое» он «надел» на себя все эти болезни и лег в стеклянный «саркофаг» и пролежал так около пяти часов. Он очень долго думал над этой акцией, и в итоге нашел силы, чтобы ее осуществить. Очевидная для осведомленного зрителя коннотация с «Мертвым Христом» Монтеньи у него вышла случайно. Но идея жертвенности, принятия на себя чужой боли, смешанная с легкой самоиронией иронию (поскольку художник — это человек, который берет на себя чужое, в данном случае, чужую боль). Его обнаженное, вполне аполлоническое тело, не знающее никаких болезней, никаких признаков старости, имитирует труп, поскольку все эти болезни вместе несовместимы с жизнью, намекает на ту прозрачность тела для медицинского глаза, которую оно приобретает в прозекторской.

Акция «Все, что есть — все мое»

Была еще запомнившаяся всем акция «Все впереди!», когда он искусственно подвел черту под своей биографией и все свое имущество, личные вещи, паспорта, компьютер, телефон и все, что было на нем, замуровал в ящики.

— Это больше была смерть или обновление?

Они неразрывны. Чтобы обновиться, надо похоронить себя прежнего. Идея начать жизнь заново нас всех посещает. Все с чистого листа, с понедельника.

Но можно об этом мечтать, а вот он решил осуществить. В сегодняшней ретроспекции он пытается оценить пройденный путь, понять, чего он стоит, что он успел сделать. А в акции «Все впереди!» он просто все замуровал, отсрочив этот анализ на 29 лет, когда он разрешил вскрыть эти ящики.

Кузькин: чтобы обновиться, надо похоронить себя прежнего

— Я слышала, он изобрел свой собственный язык.

Да! Это довольно любопытно и странно. Андрей ведь все время пытается добиться подлинности, такой предельной искренности передачи смыслов и переживаний. А наш обиходный язык слишком затерт и несвеж, он впитал в себя все моменты лживого использования слов, и этот язык начал раздражать Кузькина еще и тем, что не все может выразить, какие-то внутренние подлинные переживания язык не в состоянии передать, он беден, ограничен и так далее. Разочаровавшись в языке, Кузькин дал себе обет молчания — на неделю, по-моему. Но перестав говорить, он все равно испытывал потребности что-то выразить и начал рисовать цифры. Он понял, что для него цифры — это тоже способ выражения, они не одинаковы. Какие-то цифры вызывают у него определенные эмоции, и это стал его личный язык.

Кузькин, закончив свой опыт молчания, не захотел потерять этот обретенный язык, решил его сохранить. Он создал свою теорию, свою систему, сделал несколько акций, где он объясняется с людьми с помощью этих цифр.

— Но ведь его не понимают?

А это неважно. Усилие, попытка понять важнее знания.

Марина Абрамович

Россия, Москва, 1975 (повтор 2005 год)
Акция «Губы Томаса»

Цель : «Губы Томаса», перформанс, позже повторенный Абрамович в 2005-м, - самая автобиографичная ее работа. Знаменитая сербка многократно экспериментировала с границами возможностей человеческого тела, и это был не самый опасный или шокирующий с общественной точки зрения, но сама художница неоднократно выделяла его из череды многих. В ходе перформанса Абрамович съела килограмм меда и выпила литр красного вина, разбила бокал рукой, вырезала бритвой на своем животе пятиконечную коммунистическую звезду, исхлестала себя кнутом, а затем легла на кусок льда в виде креста, направив себе в живот обогреватель. Во второй раз она добавила ко всем вышеперечисленным действиям музыку - русскую песню о славянской душе, которую художница напевала каждый раз, нанося рану на свой живот. Символический ритуал стал для нее способом искупления коммунистического и ортодоксального прошлого ее семьи.




Рудольф Шварцкоглер

Австрия, Вена, 1965
Акция «3-я акция»

Цель : В 60-е годы Шваркоглер вместе с другими австрийскими художниками положил начало знаменитому «венскому акционизму» — каждый в своем стиле и все вместе они шокировали общественность кровавыми художественными акциями со ставкой на самоистязание. Планируя свой перформанс, Рудольф описывал его так: «Голова опирается на кусок сала. Черная жидкость капает с бинтов на глазах в сало. Рука с ногтями, накрашенными черным лаком, лежит на голове». В 1969 году Шварцкоглер покончил жизнь самоубийством — что, возможно, и стало его главным актом искусства.




Таня Бругера

Куба, Гавана, 1997-1999
Акция «Груз вины»

Цель : В 1997 году Бругера собрала зрителей в собственном доме в кубинской столице. Гости могли наблюдать, как обнаженная художница стояла с привязанной к ее шее окровавленной тушей ягненка и медленно поедала землю, перемешанную с водой, засовывая ее в рот пригоршнями и с трудом пережевывая. Перформанс длился несколько часов и воссоздавал сцену коллективного самоубийства индейцев на острове Свободы, когда испанцы-колонизаторы начали истреблять его коренное население (индейцы также ели землю, из-за чего наступала смерть). Перфоманс принес Бругеге большую известность на Западе и вместе с тем — навсегда отвлек критиков и публику от ее последующих работ.




Петр Павленский

Россия, Москва, 2013 год
Акция «Фиксация»

Цель : «Фиксация» (так было озаглавлено Павленским пригвождение своих гениталий к брусчатке Красной площади) — третья громкая акция художника с элементами легкого мазохизма. 10 ноября, в День милиции, полностью обнаженный Павленский гвоздями прибил свою мошонку к главной площади страны. Социальный комментарий к акции звучал так: «Голый художник, смотрящий на свои прибитые к кремлевской брусчатке яйца, — метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества». Площадт Павленский покинул в сопровождении сотрудников полиции и день провел в участке. Следователи даже завели дело о мелком хулиганстве, правда через сутки оно было уже закрыто.




Боряна Росса

Болгария, София, 2004 год
Акция «Последний клапан»

Цель : Авторству болгарской художницы, феминистической активистки (и жене Олега Мавроматти) принадлежит одна из самых радикальных женских акций — «Последний клапан». Кстати, именно она наиболее близка по технике к работам Павленского: заявляя о будущем, свободном от гендерных ограничений, в 2004 году Боряна Росс прилюдно зашила себе вагину. Название работы «Последний Клапан» напрямую отсылает к известной одноименной статье Ленина посвященной критике столыпинской реформы. Таким образом, акция имеет не только гендерный, но и политический подтекст.




Олег Мавроматти

Россия, Москва, 2000 год
Акция «Не верь глазам»

Цель : В 80-х годах Мавроматти был известен больше как редактор журнала (с тленным навзаинем «Будущего нет») и лидер двух панк-групп. С начала 90-х он присоединился к команде радикальных представителей московского акционизма. Работал вместе с Анатолием Осмоловским и Александром Бренером, был участником движения «ЭТИ» («Экспроприация территории искусства») и создал арт-группу «Секта Абсолютной Любви». 1 апреля 2000 года Олег Мавроматти провел акцию «Не верь глазам», во время которой был распят на деревянном помосте, а на спине бритвой вырезали надпись «Я не сын бога». Своим поступком художник как бы раскритиковал усиление власти церкви в современном российском обществе. За что, собственно, и был осужден по статье 282 «Разжигание межрелигиозной и межнациональной розни». Не дожидаясь суда, Мавроматти спешно эмигрировал в Болгарию, затем в США и до сих пор живет за пределами России.

Затрагивая в наших материалах тему акционизма, мы пришли к выводу, что у большинства читателей это явление вызывают в лучшем случае непонимание, а в худшем - исключительное неприятие. Чтобы разобраться в вопросе, мы подготовили серию материалов об истории акционизма, его инструментах и задачах. В первой статье редактор раздела «Искусство» сайта Colta Сергей Гуськов рассказывает, как работает акционизм и для чего он нужен.

Как это работает

Недавно мой знакомый Михаил Заиканов . Создал секретную группу в Facebook, куда, правда, сразу же записал несколько сотен френдов, которых призвал добавлять других возможных участников. Там же он разъяснил суть готовящейся акции, предложил сценарий и пересказал советы юристов, с которыми загодя проконсультировался. Предупреждённые (благодаря той же группе в FB) журналисты и блогеры прибыли на место заранее. Наконец, час икс. Собираются люди и выстраиваются в очередь к «Макдоналдсу» около метро «Пушкинская». Полицейские просят разойтись и стандартно «не препятствовать пешеходам». Участники акции, сделав своё дело, уходят.

В соцсетях появляются фотографии, новостные сайты публикуют материалы: акцию называют флешмобом, участников - политическими активистами. Местами перевираются детали. Произошедшее интерпретируется, в зависимости от СМИ в него вкладываются разные смыслы. Акции при всей своей непосредственности существуют, прежде всего, в документации - фото, видео, описания. Свидетелей обычно не так уж и много, да и человеческая память не самая надёжная штука: подробности забываются, фантазии добавляются. Поэтому художники стараются звать тех, кто запечатлеет их акцию.

Это один из сценариев - далеко не единственный, хотя и характерный. Подготовительный этап, как и реализация задуманного, может быть сложнее или проще, задействовано может быть больше или меньше участников. Технология одна: зависит всё, как и в случае живописи, скульптуры или видеоарта, от таланта конкретного художника и обстоятельств.

При чем тут политика

Акционизм всегда был одной ногой на территории радикальной политики, рядом с гражданским сопротивлением и борьбой за права. Он довольно часто и воспринимается так, словно это своего рода протест. Хотя при этом забывают, что, во-первых, художники используют злободневные сюжеты в игровой форме, а во-вторых, политическая тематика нужна им в большинстве случаев для решения скорее внутрихудожественных вопросов, чем общественных.

Иногда бывает сложно сказать, что перед нами - политическая или художественная акция, произведение искусства или гражданский протест. Но обычно определяется довольно легко, хотя какого-то универсального правила нет. Только на глаз. Оттого и столько споров. Понятно, что самосожжение Яна Палаха в Праге в 1969 году не находится на территории искусства, тогда как акция группы «Войны», когда те поминали Дмитрия Пригова в московском метрополитене - совсем не про политику в общепринятом понимании.

В России, где публичная политика отсутствует, любое действие в общественном месте - а художественные акции бессмысленно проводить в уединении - рассматривается как угроза «порядку вещей» с одной стороны теми, кто это порядок поддерживает, и с другой - теми, кто его хочет изменить. Отсюда такая чрезмерная политизация действий «Войны», Pussy Riot или Петра Павленского. И это реакция не только властей, но и большинства жителей страны - хотя, например, в конце 1980-х и 1990-х деятельность московских акционистов воспринималась менее агрессивно или восторженно, да и вообще без пафоса. Скорее, как чудачество или хулиганство. Всё-таки «лихие 1990-е», чего только не происходило, помимо акций.

Властям, ФСБ и тогда ещё милиции было наплевать на художников до того момента, пока те не покусились на святое. В 1999 году участники группы «Внеправительственная контрольная комиссия» залезли на Мавзолей с транспарантом «Против всех», где и были задержаны. Тогда по закону если бы большинство граждан проголосовало на любых выборах, президентских или депутатских, против всех, то все прежние кандидаты должны были быть сняты с голосования, что угрожало сложившейся политической системе. Этот недосмотр позже был исправлен властями, а за деятельностью художников-акционистов стали следить. И пресекать. И ироничная «Монстрация», и всемирно известные танцы в храме Христа Спасителя, и прибивание яиц к мостовой на Красной площади сталкивались с запретами, заканчивались уголовным преследованием, а то и самыми настоящими репрессиями.

В России, где публичная политика отсутствует, любое действие в общественном месте - а художественные акции бессмысленно проводить в уединении - рассматривается как угроза «порядку вещей», с одной стороны, теми, кто это порядок поддерживает, и с другой, теми, кто его хочет изменить.

Зачем это нужно и почему так выглядит

Художественные акции позволяют лучше понять историю страны и настроения в обществе. Самые яркие акции, как и лучшие фильмы или книги, могут сказать о времени больше, чем учебники истории. Но это и так очевидно. Современному искусству свойственно обращаться к злободневным сюжетам, но то, как это делается - не всегда самым очевидным образом, - помогает иначе взглянуть на происходящее. Когда в 1990-е на месте снесённого памятника Дзержинскому художник Александр Бренер взывал к прохожим: «Я ваш новый коммерческий директор!», это было знаком сменившейся эпохи - на место одной «святыни» пришла другая.

Сами художники в свои акции, как и в большинство произведений в других медиа (живопись, инсталляции, видео), вкладывают зачастую вовсе не то, что в них ожидают увидеть. При этом художники могут очень серьёзно и убедительно рассказывать о политической подоплёке своей деятельности, но, помимо того, есть внутренняя логика развития искусства, есть эволюция самого художника - и то и другое довольно запутанные. Но само появление и распространение акционизма связано, прежде всего, с тем, что искусство всегда ищет и находит новые, более доступные способы диалога со зрителем. Венские акционисты вышли на улицы и в другие публичные места в те годы, когда уже нельзя было не замечать влияние СМИ и то информационное пространство, которое они создают. Сегодняшние художники точно так же среагировали на интернет и социальные сети: те же акции «Войны», Pussy Riot и Павленского без этого просто были бы не замечены.

Самая распространённая реакция: «Все это ерунда, мы и сами так можем сделать, вот раньше было настоящее искусство». Но в какой-то момент восприятие той же живописи изменилось под влиянием новых обстоятельств (что не означает, что картина не станет в будущем актуальным медиа - всё возможно), даже с классикой мы сталкиваемся в копиях - в отлично напечатанных альбомах или в сети. У людей, в том числе и у тех, кого художественные акции возмущают, уже другой взгляд на вещи по сравнению с тем, что был пару десятков лет назад, а вот сознание, принимающее изменения, традиционно запаздывает. Впрочем, так же возмущало современников любое новое для какой-либо эпохи искусство.

Что такое акционизм? Услышав данный термин, те из вас, уважаемые читатели, кто находится в постоянном или хотя бы периодическом контакте с информационным потоком, практически наверняка вспомнят про отечественных артистов данного жанра. Не будем лишний раз описывать деяния сиих бравых молодых людей, ограничимся лишь констатацией того факта, что все их акции носят в основном политический характер и направлены против каких-либо явлений. Эти черты являются ключевыми для них, но не определяющими для данной формы искусства в целом, так что ассоциировать акционизм и выходки разной степени абсурдности местных «активистов» — значит заблуждаться.

Акционизм фактически появился в поиске новых форм художественного выражения во второй половине XX века, но предпосылки для его возникновения имели место и ранее. Так, например, проявлениями акционизма можно считать разрушение торговых точек в Храме и последующее распятие Иисуса — будучи пояснёнными Новым Заветом и трудами отцов церкви, эти события вполне попадают под категорию акционизма. Но в традиционном понимании, идеология акционизма формируется в начале XX века — именно в этот период отношение к искусству интеллектуализируется, и акцент смещается с визуальной части на теоретическую. Эстетика в своем классическом понимании вообще отходит на задний план и тут свою роль сыграли теории Маркса о классовости представления о красоте и фрейдизм, который искусство вообще окрестил вторичной сферой сублимации влечений; даже у Канта сфера эстетического существует как выражение Истины, то есть в качестве формы для более значимого содержания. В актуальном (оно же современное) искусстве на первый план вышел смысл, а в каком именно виде он преподносится — уже другой вопрос. Если смотреть в этом ключе, то акционизм ничем не отличается от других современных видов искусства. Дитя своего времени, так сказать. Эстетическая ценность постулируется как «украшение», изъятое из пространства «необходимого».

Так, начало XX века стало эпохой расцвета культурного авангардизма, провозглашавшего принципиальный отказ от общепринятых норм. Из авангардизма появились и сюрреализм, и абстракционизм, и кубизм — начало XX века стало эпохой неустанного поиска новых решений, интерпретаций и экспериментов. Что, в итоге, и привело часть творческой интеллигенции к мысли, что определенные художественные образы можно выразить лишь в действии, зачастую, при непосредственном контакте с публикой.

Одним из пионеров акционизма считается американский художник Пол Джексон Поллок, или Джек Разбрызгиватель, как окрестили его журналисты. К тому времени он уже отошел от традиционной живописи, оказавшись под впечатлением от работ представителей современного искусства, в частности, . Так, Поллок стал продвигать бренд «абстрактный импрессионизм», в чем ему активно помогала пресса, охочая до всего нового. Его работу заснял Ханс Намут, запечатлев авторскую «льющуюся технику». Освещение в СМИ под правильным углом обеспечило Поллоку расположение состоятельных ценителей современного искусства, а его работа на камеру теперь считается одним из первых примеров акционизма, равно как и философия его творчества. Как видите, направленность на медиа прослеживалась в акционизме с самого старта.

Другим проводником акционизма в мир современного искусства считается Ив Кляйн, французский художник-экспериментатор, новатор, дзюдоист, мистик и большой мастер в деле создания шумного инфоповода. Он устраивал для почтенной публики самые разные представления: томил в ожидании посещения пустой комнаты, баловал одинаковыми картинами синего цвета, развлекал голыми моделями, разукрашенными синей же краской и делающими отпечатки своих нагих тел на бумажных полотнах. И все это, конечно же, имело свою концепцию, броское название и, разумеется, привлекало внимание прессы.

Одним из самых известных перформансов Кляйна стал «Прыжок в пустоту» (Le Saut dans le vide), умело запечатленный фотографами и представленный позже на парижском Фестивале авангардного искусства.

В конце 50-х акционизм становится схож с театральными постановками — это уже не просто удивляющие читателя художественные выходки, а интерактивные представления в четырех измерениях. Это уже попытка стереть границы искусства и реальности. По сути — все эти перформансы, хеппенинги, эвенты и прочие родственные «художественные» формы, зачастую неотличимые друг от друга — широчайшее поле для проявления фантазии и личности автора. И в результате именно личность играет тут решающую роль, от личности зависит, что ждет потенциального реципиента — арт-терроризм или групповая медитация под мурлыканье.

Сальвадор Дали, например, мог бы стать настоящим мэтром акционизма, но увы — он не считал нужным как либо комментировать свои эпатажные выходки, которых было не мало: и мёд ножницами резал, и муравьеда выгуливал, и голым на деревянном коне скакал. Отсюда получается, что к акционизму можно отнести любую выходку, но только если она снабжена «пояснительной запиской», хотя бы условно намекающей на суть замысла авторов акции. В теории, таким образом должен осуществляться художественный диалог между обществом в целом и его художественным авангардом, считающим себя наиболее прогрессивными элементами этого самого общества. Но на практике послания «художников» стали приобретать всё более ситуативный, конъюнктурный характер, направленный на продвижение конкретных идей и настроений.

​Если Малевич еще разграничивал пространство искусства от повседневности, то Дюшан от этой границы камня на камне не оставил и демонстрировал в искусстве объекты повседневности как произведения искусства и наоборот. Нечто возвышенное превращается в отбросы, отбросы — в объект пристального внимания зрителя. Все границы сметаются и главным становится взгляд как категория (ну и смысл, куда ж без него). Акционизм в этом плане, в эпоху тиражирования произведений искусства, отрицания эстетического начала, как главенствующего, и размытых границ — довольно традиционная уже вещь, которая не выходит за рамки традиционного (современного) искусства, где главенствующее положение занимает уникальность высказывания.

Так что развивается и экзистенциальный акционизм, выражающий некие «вечные» философские вопросы и базирующиеся на них фундаментальные психологические дилеммы. Существует акционизм совсем узкой направленности, нацеленный на ретрансляцию смыслов, понятных и актуальных отдельной группе людей, но и проводятся такие акции внутри той самой группы, а потому узнать об их существовании можно лишь из третьих уст. СМИ же тиражируют информацию лишь о наиболее резонансных акцииях, которые зачастую имеют политическую направленность.

Вместе с тем, политические акции привлекают наиболее маргинальных элементов, которые к миру творчества, зачастую, не имеют никакого отношения. Их действия дискредитируют акционизм в глазах массового зрителя, но создают при этом шумные инфоповоды и вызывают социальный резонанс. Если говорить о подобных «художниках» в контексте искусства, можно вспомнить любопытную реплику, изрек которую в интервью «Афише» Анатолий Осмоловский, почитаемый как один из основателей московского акционизма:

— Если искусство подлинное, оно никогда не занимается оформительством.

Данная цитата — показательна во многих аспектах. Во-первых, ее автор исключает из числа произведений «подлинного искусства» роспись свода Сикстинской капеллы Микеланджело, например. Ведь это оформительство. Или , выполнил которое Виктор Васнецов. Это два примера, которые возникли буквально сразу же. Но если задуматься, то утверждение Осмоловского исключает из перечня «подлинного искусства» и перформансы его коллег, и его собственные, ведь все они являются не чем иным, как художественным оформлением определенных идей. А если подумать глобальнее, то любое творчество впринципе — это материальное оформление художественного замысла.

В этом и заключается суть современного мейнстримового акционизма. «Громкие» «художественные акции» всегда нацелены на СМИ и являются, в лучшем случае, маркетинговым ходом или заказной акцией, суть которой профит. А в худшем — проявлением чрезмерного Эго автора акции, считающего собственные взгляды исключительно правильными и стремящегося донести свое видение до как можно большего числа реципиентов, как правило при помощи откровенно вызывающих поступков, оправдывая свои действия значимостью идей, в них вкладываемых. Это искусство провокации, искусство разрушения, проявление человеческого тщеславия и корысти, скрываемое ширмочкой высоких смыслов, но никак не художественная практика.

Вместе с тем, осуществляются также вполне безобидные, мирные и необычные акции, перформансы, ивенты и прочие действа, несущие в себе определенные идеи и смыслы. Но в силу скудности их освещения в прессе — это остается искусством для узкого круга ценителей и знатоков, элитарность которого с удовольствием примеряют к своему Я упомянутые выше маргиналы.